Г. у. л. а. г

От Соловков до Колымы

13 октября 1923 года СНК СССР принял постановление об организации Соловецкого лагеря
принудительных работ особого
назначения (СЛОН). Организация и управление лагерем, основу которого составили два
пересыльно-распределительных пункта в Архангельске и Кеми, возлагались на ОГПУ.
Так новая советская карательная система начала расползаться по всей стране. Хотя, по правде
говоря, на данном этапе называть это системой было бы преждевременно. Даже СЛОН — это еще
не система, это
испытательный полигон ОГПУ, где оттачивались самые абсурдные и оттого жуткие практики подавления
и унижения
человеческого достоинства.

«У нас здесь власть не советская, а соловецкая», —
поговаривали руководители СЛОНа. Примечательно, что ни
самонадеянность, ни вера в безнаказанность не спасли

ни одного из них. Первый руководитель лагеря Александр Ногтев был осужден на 15 лет,
второй, Федор Эйхманс, расстрелян в
процессе партийной чистки 1937–1938 годов.

А скажем, криминальный авторитет Нафталий Френкель, отбывавший наказание

на Соловках, напротив, пришел к успеху. Как-то раз он опустил в лагерный ящик

для жалоб список своих предложений по экономической реорганизации СЛОНа, один

из начальников отправил их Генриху Ягоде, впоследствии возглавившему НКВД, после чего,
по слухам, зэка возили в Москву
на личную встречу со Сталиным и Кагановичем.

И в начале 1930-х бывший уголовник Френкель де-факто возглавил одну из самых
суровых лагерных строек — строительство
Беломорско-Балтийского канала.

К 1929 году концлагерь в Соловецком монастыре разросся до целой сети северных лагерей. Хаос
беспорядочного террора
первых лет советской власти переродился

в развитую, организованную репрессивную систему. В политической жизни страны настало время больших
решений, сам товарищ
Сталин назвал 1929-й годом «великого перелома». В тот год
была резко ускорена коллективизация, утвержден план первой
пятилетки, отменена семидневная рабочая неделя, снова появились продуктовые карточки.В апреле
1929-го в СНК поступила записка от наркомата юстиции, наркомата внутренних дел
и ОГПУ о необходимости «перехода
от существующих мест заключения

к концлагерям по типу лагерей ОГПУ». С этого момента опыт Соловков начали внедрять
на новых местах. Курс на расширение
лагерной географии был немедленно подкреплен постановлением СНК «Об использовании труда
уголовно-заключенных»,
призывающим организовывать новые лагеря «в целях колонизации этих районов и эксплуатации
их природных богатств путем
применения труда лишенных свободы».

Уже в июне 1929 года в дополнение к Управлению Соловецкого лагеря особого назначения
появляется УСЕВЛОН с центром в
Усть-Сысольске, вскоре переименованном в Сыктывкар. В июле — УВЛОН с центром
в Красновишерске (Уральская область, ныне
Пермский край). Осенью — ДАЛЬУЛОН с центром в Хабаровске, СИБУЛОН с центром
в Новосибирске, УСАЗЛОН с центром в Ташкенте и КАЗУЛОН с центром в Алма-Ате.
За год общее количество заключенных в этих
первых семи лагерях достигло 168 163 человек.
В 1930 году, чтобы справиться с новыми задачами и территориями, ОГПУ
реорганизовало свой спецотдел, занимающийся
лагерями, и вскоре документально закрепило новую инстанцию — Главное управление лагерей. ГУЛАГ.

Воркутинский лагерь. Северная каторга

Еще один крупный лагерь, находившийся на Воркуте и содержащий до 73000 заключенных.

Просуществовал лагерь с 1938 по 1960 годы.

На Воркуте были организованы каторжные отделения для “изменников Родины и предателей”. Попавшие в эту категорию заключенные, были полностью изолированы от остального контингента, выполняли особо тяжелую работу и не имели права носить “вольную” одежду.

На тяжелых работах гибло огромное количество народа:

“Каждое утро в маленькой комнатке складывали друг на друга голые, худые, как скелеты, трупы. Когда их как следует, прихватывал мороз, трупы вывозили на санях. Я однажды спросила возчика, где же трупы хоронят. «Бросают в тундре»,— ответил он. Вот и все похороны! На радость волкам.

Снова бессчетное количество рабочих и снова та же трагедия — гибель многих тысяч заключенных, как и на сталинском канале. Условия в воркутинской глуши были еще хуже, к тому же там суровый арктический климат. Но человеческие резервы воркутинского лагеря были неисчерпаемы и тратили их нещадно”, — из воспоминаний заключенной Айно Куусинен.

Среди осужденных на лагерный срок встречались также и подростки 12-15 лет.

Бывший лагерный заключенный Иван Сулимов вспоминает:

“Примерно в середине августа наш лагерный контингент на Воркуте пополнился новым этапом заключенных, представленных исключительно подростками в возрасте от 12 до 15 лет. Прибывший этап измученных пересылками и отвратительным питанием пацанов оставлял тяжелые впечатления. Малолетки смотрели на встречавших их в лагпункте зэков плачущими и одичавшими глазами, в которых выражалась надежда — скорее бы получить пайку лагерного хлеба”.

В 1956 году сохранение лагерей было признано нецелесообразным, а содержание — убыточным.

Убыточность лагерей заключалась в низкой эффективности труда заключенных из-за плохого питания и проблем со здоровьем.

К тому моменту количество политических заключенных сократилось в три раза.

Ликвидация системы ГУЛАГа совпала с передачей ее другому ведомству — МВД СССР.

В лагерях появились специальные комиссии, занимающиеся пересмотром дел политических заключенных, число которых к 1956 году сократилось в три раза.

В 1960 году система была окончательно расформирована.

Андрониковский

1919 — 1922
Андроньевская пл., д. 10Около 400
человек

Концлагерь особого назначения на территории
Андроникова монастыря, основанного в XIV веке, был открыт не позднее октября 1919 года, а по
некоторым данным, еще в 1918-м. Здесь отбывали наказание “долгосрочные” заключенные, а также
“нежелательные элементы” со сроком заключения “до конца Гражданской войны”. Среди
заключенных было много иностранных подданных, содержавшихся в качестве заложников, которых
разрешалось с их письменного согласия привлекать к работам за вознаграждение.

Из докладной записки коменданта лагеря
Богомолова весной 1920 года:
“Наблюдая непосредственно за содержащимися в лагере, я пришел к мысли, почему эту темную
массу более всего и почти исключительно крестьянскую, никуда не используя, содержат в
лагерях, где она ничего не делает, поедает голодный паек, от недоедания болеет и мрет. Люди
содержатся полураздетые и полуразутые Я полагаю, что содержать далее этих людей в
лагерях не только нецелесообразно, но и преступно”.Акт обследования, проведенного инспектором труда Рогожско-Симоновского района Москвы
X.
Аристарховым, от 14 ноября 1919 года:
«Санитарные условия всех корпусов находятся в самом антисанитарном состоянии, везде
грязь, сырость, окна во многих местах выбиты, полы в корпусах не моются, на полу на
вершок грязи. Во всех камерах теснота, из 394-х человек имеют отдельные койки
(сдвинутые) 100 человек; остальные — общие нары без соломенных подстилок,
четверо спят на полу без всего… Полное отсутствие канализации; все загажено до
предела».Специальное обращение лагерного врача Слоним в НКВД к инспектору санитарной части
концентрационных лагерей от 20 ноября 1919 года:
«13-я камера, вмещающая в настоящий момент 56 человек, находится в подвальном этаже,
значительно ниже уровня земли, и настолько сырая, что стены покрыты влагою, по углам
плесень; вещи заключенных влажные и покрыты плесенью. При самой камере нет ни
умывальников, ни отхожих мест… Считаю эту камеру абсолютно непригодной для жилья
заключенных».

Из воспоминаний заключенной в лагерь княгини
Татьяны Куракиной, урожденной Врангель
“Комендант и его помощник были коммунисты — из-под сохи, нахватавшиеся Маркса
тупорылые хамы, глупые донельзя, но воображающие, что они постигли самую мудрость.
Конвой в Андрониевском лагере состоял из пленных от армии Колчака и относился к
арестованным хорошо. Кормили нас отвратительно — простыми словами, голодом морили. В
день выдавали по 3/4 фунта (чуть больше 300 г — здесь и далее прим. ред.) скверного
черного хлеба, 3 золотника (около 13 г) сахару, обед в 12 часов состоял из бурды с
замерзшим картофелем, или с гнилой капустой, или с пшеницей, как лакомство — иногда
с чечевицей. Вечером на ужин то же самое. Жиров никаких — о мясе и думать нечего
было. У меня сделался острый артрит; от истощения развилось острое малокровие и
сделался сильный жар. Тяжело заболевших заключенных полагалось отсылать в
центральную больницу всех концентрационных лагерей. Но я умоляла не уведомлять
коменданта о моем заболевании, чтобы меня не отсылали в знаменитую центральную
больницу, где люди мерли как мухи, до того там был скверный уход за больными.
Кроме того, там вперемешку клали здоровых с тифозными, с сифилитиками и т.п., и
это заведение пользовалось вообще самой ужасной репутацией. Я предпочла остаться
в лагере. Пролежала я 6 недель, не вставая с твердых нар. И что это было за
мучение!”

«В 2015 году в Москве был открыт новый современный музей истории ГУЛАГа»

— Как сейчас в научных кругах преподносят историю ГУЛАГа?

— С одной стороны, мы видим, что в 2015 году в Москве был открыт новый современный музей истории ГУЛАГа. С другой стороны, мы знаем конфликты вокруг музея «Пермь-36». Мы знаем последние конфликты вокруг Сандармоха (Республика Карелия). В 2018 году был закрыт народный музей истории ГУЛАГа в Йошкар-Оле. Поэтому вроде бы интерес есть, а с другой стороны, все очень неоднозначно. В 2015 году была создана концепция по увековечиванию памяти жертв репрессий, но пока что рано еще ее анализировать. Законодательно признана вся чудовищность этих преступлений, но во многих регионах эта тема не обсуждается. Как, например, в местах, где было больше всего лагерей — в Республике Коми или на Колыме.

Мне стало интересно проследить тему: как в России возникали музеи памяти о ГУЛАГе. Вообще есть такой мировой тренд создания музеев памяти, музей Холокоста, депортации, рабства, голода и так далее. Мне стало интересно, что происходило в России с этой темой. Я просмотрел все музеи, какие есть на постсоветском пространстве, а их сейчас около 150. Я выделил все музеи, которые можно назвать полноценными музеями памяти, то есть музеи, имеющие здание, имеющие специалиста по этой теме. У меня получилось девять в разных регионах. Я стал ездить по ним и собирать материалы. Все музеи государственные, у них есть архив, что позволяет брать интервью не только у работников музеев, но и проверять все документально, чтобы это было полноценное историческое исследование. Я ездил по многим регионам — и Соловки, и Пермский край, Томская область, Кузбасс, Республика Тыва. Посмотрел много этих музеев, нашел людей, которые создавали эти музеи, и сейчас дописываю это исследование.

— У вас скоро выйдет книга по истории создания лагерей для политзаключенных?

— Надеюсь. Сначала диссертация, а потом книга.

— Зачем сегодня нужны музеи ГУЛАГа? Почему они должны существовать?

— Я сам, как исследователь, задаюсь вопросом: насколько подобный музей нужен и насколько это правильный способ рассказа о прошлом. Это один из примеров, как можно рассказывать о прошлом — через экспозиции, через проекты, через артефакты, личные вещи людей, кто прошел через ГУЛАГ, какие-то доски, фрагменты бараков, проволоки, кружки, миски, привезенные из лагерей. Музей — это такой институт сохранения и консервации прошлого. В данном случае ничего лучше человечество не придумало. Есть форматы виртуальных музеев, они пока что не получили такого большого распространения, как музей материальный, где лежат оригинальные вещи той эпохи. Они как раз подчеркивают историческую подлинность — это не просто подделки какие-то, а реальные вещи той эпохи. Я считаю, что ни у одного музея памяти нет правильной или неправильной стратегии. Они прежде всего должны сохранять материал, они занимаются оцифровкой документов, берут интервью у тех, кто прошел через ГУЛАГ. Это во многом такой исторический и социальный институт, формирующий гражданское общество и показывающий, что бывает, когда не соблюдаются права человека. Это касается не только музеев о ГУЛАГе, но и о Холокосте, и других подобных.

Матвей Антропов

ОбществоВластьИстория

Акмолинский лагерь жен изменников Родины. “Тюрьма для мам”

Акмолинский лагерь, созданный в Казахстане как отделение Карагандинского лагеря на основе приказа “по репрессированию жен и детей изменников Родины”.

Аббревиатура АЛЖИР (А.Л.Ж.И.Р.) в официальных документах не фигурировала, так как это название дали лагерю сами его обитательницы.

Женщины, содержащиеся в Акмолинском спецотделении, проходили как “особо опасные”, потому условия их содержания были крайне строгими.

В свободное от работы время узницы находились в закрытых помещениях, огороженных колючей проволокой. Им были запрещены не только свидания с родственниками, но даже письма с воли.

Грудные дети заключенных содержались в особых яслях, куда матерей под конвоем приводили для кормления. Когда дети достигали трехлетнего возраста, их отправляли в Караганду в Осакаровский детдом.

На территории лагеря располагалось озеро, поросшее камышом, который использовался для отопления ледяных бараков.

“По всей степи раздался лязг лопат об лед, который сковал камыш В первые минуты отчаяние охватило нас. Но каждая из нас, чувствуя присутствие локтя товарища, постепенно отгоняла от себя страх, и податливый камыш превращался в тяжелые большие снопы”, — вспоминала узница Мария Анцис.

Согласно приказу, узницам должны были выдавать теплые вещи, вазелин для рук и лица, а при морозе ниже 30 градусов выпускать лишь на экстренные работы.

Однако этот приказ никто не собирался выполнять. Во время проверки 1938 года только официально было выявлено 89 случаев обморожения.

Социальное происхождение женщин, отбывающих заключение в лагере, было довольно разнообразным. Встречались как простые рабочие, так и дамы “с биографией”: сестра расстрелянного маршала Тухачевского Елизавета, Рахиль Плисецкая — мать будущей балерины Майи Плисецкой, Наталья Сац и многие-многие другие.

В 1939 году вышел приказ о “переводе на общелагерный режим”. Фактически это означало, что изолированные от внешнего мира женщины наконец смогли получать посылки, письма и даже свидания.

Из воспоминаний Галины Степановой-Ключниковой:

“Прошел год строгого режима — без писем, без посылок, без каких-либо известий о воле. И вдруг весь лагерь взволновало необычное событие. Одна из «алжирок» получила письмо. На конверте детским почерком было написано «Город Акмолинск. Тюрьма для мам». Восьмилетняя девочка писала, что после ареста папы и мамы ее тоже арестовали и посадили в детский дом. Она спрашивала, когда вернется мама и когда возьмет ее к себе. Жаловалась, что в детдоме ей плохо, она очень скучает и часто плачет”.

Акмолинский лагерь просуществовал до 1953 года.

В 2007 году на его месте был открыт мемориальный комплекс, посвященный памяти женщин, переживших политические репрессии.